Шокуюча історія: На похоронах закатованого українського героя родичам заборонили … плакать

Шокуюча історія: На похоронах закатованого українського героя родичам заборонили … плакать

10 марта 2015

Олег Крапивин

 “Кадыровцы вырезали сердце у мужчины” – именно с этой невероятной и чудовищной новости, которая облетела ленты 23 мая 2014 года, ко многим в Донецке пришло осознание войны… В 30-ти километрах от города, в поселке Карловка произошел первый бой с участием тогда еще неофициального отряда добровольцев, которые называли себя батальоном “Донбасс”. В результате пять патриотов Украины погибли, еще пятеро были ранены. Блогер Семен Семенченко, который о происходящем в Карловке рассказывал в режиме он-лайн, написал на своей странице в Facebook, что батальон попал в засаду. На самом же деле данные участников боя с обеих сторон говорят о том, что небольшая группа добровольцев из “Донбасса” произвела неудачный штурм хорошо укрепленного блокпоста с превосходящим по численности противником из террористического батальона “Восток”. Одного из убитых иностранные “защитники русского мира” в духе Чеченских войн продолжили истязать и после смерти. Им оказался 36-летний житель Донецка, которого в “Донбассе” знали под позывным Федор. “Федор одним из первых пришел служить добровольцем в батальон “Донбасс”. Весельчак, оптимист, душа компании, “золотые руки”. Таким он и останется в нашей памяти”, – написали об убитом на сайте батальона.

О жизни и смерти добровольца из Донецка “Обозревателю” рассказала его вдова… Женщина с трудом смогла забрать изувеченное тело мужа из морга и предать земле, а затем выехала вместе детьми на подконтрольную Украине территорию. Но опасность для этой семьи не миновала, поэтому мы назовем нашу собеседницу псевдонимом – Мария.

- Как ваш муж оказался в батальоне “Донбасс”?

– За год до гибели он пережил страшную аварию, разбился на мотоцикле, был перелом лопатки в 2 местах, разрыв мочевого пузыря, перелом таза. Он пережил клиническую смерть. Долго лечился. Когда начался Майдан, много сидел у компа и перед телевизором – все не мог успокоиться.

– И как он комментировал происходящее? - Народу надоело терпеть беззаконие правительства – так он это оценивал… Как только сняли аппарат Илизарова, начал пытаться бегать во дворе, тренироваться… А в апреле ушел на войну. 14 апреля уехал… Я думала, что он едет проводить товарища, а он собрал рюкзак. Сказал, что ему понравились высказывания Семенченко.

Да мы его страницу тогда оба читали, если можно так сказать – “с открытым ртом”. Муж с воодушевлением рассказывал о тех ребятах, с которыми познакомился в “Донбассе” – был в восторге, говорил: “Пока не остановим тех, кто пытается захватить Донбасс, я не вернусь”. Я пыталась удержать: “У тебя двое деток”, а он говорил: “Держи хвост пистолетом”. Вообще он веселый был, любил хохмить… Два раза приходил домой, очень поздно – через огороды. Мы тогда снимали жилье в частном секторе. Уходил рано утром, целовал малого в кроватке, сонного, со старшим разговаривал. Вот такие были эти встречи… -

Кем “Федор” был до войны?

– Работал водителем, а вообще зарабатывал, чем мог. Даже кочегаром был. За 10 лет, что мы прожили вместе, так и не расписались, но он меня берег – чтобы содержать семью, хватался за все. Институт он не закончил, но общий язык находил и с обычными трудягами, и с людьми в кабинетах.

- Что вам известно о том, как он погиб?  

  – 23 мая он мне позвонил в 7 утра: “Нас тут закидывают гранатами! Хватай детей и уезжай из Донецка” - это были последние его слова. Я успела прокричать: “Мы тебя любим, вернись! Вернись домой!”.

На этом связь прервалась. Я отвезла ребенка в детский садик, и тут позвонила подружка – сказала, что у нее есть новости, и она хочет встретиться. Встретились. Она: “Есть фото, надо чтобы ты посмотрела” – у меня оборвалось все внутри. Это были те фотографии, которые обошли интернет… У него были на левой стороне груди… по молодости татуировки – руны.Которые многие прочитали как свастику и выложили фото и видео. Хвалили кадыровцев за убитого “фашиста” и “правосека”. Лицо все было в крови и опухшее, тело – изуродовано. Он был привязан тросом за ногу к грузовику с надписью “Восток”… На видео – над ним издевались какие-то бородатые кавказские люди в “чалмах”, почти не говорившие на русском языке…

- А то, что писали насчет сердца – правда?   

– Нет. Та рана под сердцем, в районе ребер – это осколочное ранение. Их закидывали гранатами, он получил сильное осколочное ранение, истекал кровью. Его захватили в плен, и сразу добили выстрелом… Мы бросились искать его… Я позвонила брату, рассказала, что видела такие фото и опознала мужа… Попросила: “Ты иди по моргам, а я буду дома – буду маму его держать в руках”. На следующий день нашли его в морге больницы им. Калинина. Опознала по шрамам, родинкам, татуировкам. У него не было глаза, было пулевое ранение во лбу, и немножко дальше уха, но органы не изымали. В справке причиной смерти было указано огнестрельное ранение головы. Когда справку о смерти оформляли в РОВД, оказалось, что открыто уголовное дело по убийству, которое произошло в Ясиноватском районе.

А когда в последний раз он был дома, предупредил: “Если что случится, или будут расспрашивать обо мне: я тебя бросил, уехал, и ты ничего не знаешь – отнекивайся, отказывайся – делай что хочешь, но чтобы дети остались живы”. Я была как в бреду, следователю сказала, что я просто его бывшая женщина.

А забрать тело из морга помогла знакомая – до сих пор не знаю, как ей это удалось, и кто дал распоряжение. 25-го приехали в морг, долго не отдавали труп – несколько раз проверяли татуировку и спрашивали меня – а точно ли это он. Именно судмедэксперты, работники морга – не хотели отдавать тело. И одновременно со мной в морг приехали двое ребят из батальона “Донбасс”. Они рассказали, что в областной больнице Калинина лежит еще один раненый под Карловкой наш хлопец, которого надо вытащить. Я работала в областной травматологии. Подняла свои связи и договорилась вывезти этого раненого “донбассовца”.

Он был на искусственной вентиляции легких, очень тяжелый, но мы это сделали (не могу раскрывать деталей) – вывезли бойца прямо ночью. А наутро пришли ДНРовцы и стали кричать: “Где раненый из этой палаты?”. Но медики, используя черный медицинский юмор, сказали: встал и ушел.

- Как прошли похороны?

– Очень тихо. Именно в этот момент – метрах в 8-9 вооруженные люди хоронили “ополченца”, и потому нам даже плакать нельзя было. Мы и не плакали.Чтобы не привлекать к себе внимание, не показать, за чью сторону он воевал. Были с нами двое бойцов из “Донбасса” в гражданском. Поговорив с товарищами моего “Федора”, я узнала, что эта операция в Карловке не была никакой операцией, она была рассчитана на авось. Возьмут блокпост – выйдут героями. А погибнут – еще лучше: значит, умрут героями. И вот это было обидно… Переживаю – как там он, на кладбище в Донецке… Я не проведывала могилку после сороковин. А там “ДНРовцы” ставили “Град”, и туда прилетала “обратка” из аэропорта. Говорят, что могила наша не пострадала, а есть могилы, которые разворочены, кладбище пострадало в нескольких местах.

- “Полиция “ДНР” не терзала вас?

– В июне к нам домой пришли вооруженные люди. Я вышла во двор, вижу – 5 человек с автоматами. “Я вас очень прошу, не пугайте детей – в доме бабушка и дети”, – я их умоляла. Они забежали – бегали по дому, заглядывали в шкафы, кого-то искали, пока со мной их старший, седой мужчина, разговаривал. “Где он? Твой муж, которого ты похоронила”. Я говорю: “Ну, если вы знаете, что я похоронила, что ж вы спрашиваете?”. Тут я мысленно перекрестилась – слава Богу, что мои дети записаны на меня, а не на “Федора” – иначе… Я даже не знаю, какие бы были последствия… Мы 10 лет прожили с мужем, но так и не расписались, у старшего моего мальчика – ДЦП…

- Сколько вы еще оставались в Донецке?

– До конца лета. Морально было очень тяжело. В областной травматологии был медперсонал, который не скрывал радости от власти “ДНР”. Вообще вся гадость из людей вылезла наружу… Но это были, в основном, медсестры, а врачи поддерживали Украину, хотя никто не афишировал. Медсестры, бывало, увидев меня у постели бойца Нацгвардии, говорили: “Можешь его не кормить, ему недолго осталось”. Но вот врачи одинаково относились ко всем раненым. - Бывало, что в Донецкую “облтравму” привозили бойцов Нацгвардии? – Теперь больница называется “первой республиканской травматологией”. Украинских бойцов и привозили, и лечили. И спасали украинских парней от “ополченцев”. О том, кем был мой муж и как погиб – догадывалось мое руководство, но и меня не сдавали.

Еще пока “Федор” был жив, в больнице были врачи, которые мне помогали собирать медикаменты для батальона – кровоостанавливающее, например. Как-то попал к нам раненый, которого надо было срочно оперировать. Повезли в оперблок и слышу разговоры – это из Нацгвардии. Появились “ДНРовцы” – стали прорываться в операционный блок. “Какая разница – добьем, так или иначе сдохнет”. Медсестры удерживали их, а я вызвонила старшего по отделению. Он приехал, приехали срочно и другие врачи – собой прикрывали бойца. Наш заведующий говорил: “Он один, а ваших много, если вы его добьете, я не смогу ваших лечить. Все разногласия вы выясните вне стен больницы, а внутри – вы тут все на равных, вы все для меня пациенты”.

Еще был случай: поступил человек, говорил, что он один в живых остался, из группы в 5 человек. Пришел его допросить ФСБшник (“Из ФСБ”, – так и представился) и предупредил персонал не давать пациенту ни в коем случае телефон – чтобы он никому не мог позвонить. Я пришла его покормить, и он сказал, что его телефон забрали “ДНРовцы” и продиктовал номер – попросил предупредить, что его телефон находится в чужих руках. Я ему ответила, что мне очень страшно, что у меня 2 детей, а он сказал, что не выдаст меня. Я вошла в туалет и потихоньку набрала тот номер. Что он просил – то передала, хотя и было очень страшно. Позже за ним приехали из “Красного креста” – “ДНРовцы” согласились обменять его.

- В соцсетях не раз рассказывали о том, как “ДНРовцы” под угрозой оружия заставляли медиков что-то делать и даже якобы расстреливали. Бывало?

– Нет, медперсонал они не трогали. Но однажды, когда медсестра дала раненому нацгвардейцу свой телефон, нас охранник из “ДНР” припугнул, что если еще раз такое будет, всю смену поставят к стенке. После этого старшая сестра нас собрала и сказала: “Хотите помочь, делайте так, чтобы никто не видел – не подставляйте всех”. Врачи боялись выражать свое отношение, но, по моим ощущениям, только младший персонал поддерживал “ДНР”. И даже наша медсестра, которая у нас была самой активной за “ДНР”, узнав, где и как погиб мой муж, меня не выдала.

- А как к вам относились соседи?    

– Прямым текстом предупредили, что надо убираться, или подрежут. Это нас и подтолкнуло к выезду. Сначала в Славянск, к знакомой, потом – на Днепропетровщину… Как-то малой прибежал с улицы и рыдает: “Меня обозвала тетя”. Потом соседские дети стали его бить. Я пошла разбираться. “А как ты хотела? Твой – тварь – пошел убивать наших ребят – ты хочешь, чтобы вас за это по голове гладили?” – та тётя. Отвечаю ей: “А ребенок причем?”. “Он сын своего отца, и скажи спасибо, что горло не перерезали”.

- Как сейчас выживаете – ведь ваш муж погиб, формально говоря, воюя не в армии, а в “бандформировании”?

– Да, я об этом знаю. Мой муж не считается ни бойцом АТО, ни погибшим на войне – в мае все, что делал батальон, это было неофициально… А выживаем мы только за счет волонтеров, друзей и незнакомых людей, которые сочувствуют. В Днепропетровской области нас приютил товарищ “Федора”.

- Семен Семенченко обещал семье каждого сначала миллион, потом в 5 раз меньше. Как было на самом деле?             

– С самим Семенченко я ни разу не общалась. Но уже 23 мая вечером ко мне позвонила волонтер из батальона – назвалась Натальей. Говорила, чтобы я не переживала, что мужу дадут героя посмертно, и мы получим жилье, как семья героя. Обещала, что нас не бросят. Это все было как в тумане… Потом… уже не помню какого числа… эта волонтер позвонила снова. Сказала, что может перевести нам деньги. У нас были большие долги за похороны. Мне перевели на карту 200 тысяч гривен, и мы расплатились с долгами, даже успели снять остаток – перед закрытием банков в Донецке. На эти деньги и жили. Хотя я работала, зарплату нам не платили. Волонтер Наталья сказала нам искать квартиру, и мы нашли, но связь пропала. Звонила этой Наталье осенью, но абонент оказался уже “не абонент”. Скучаю по нашему дому в районе донецкого аэропорта – передают оттуда, что наш дом стоит, как заговоренный, а все вокруг пострадали от обстрелов. Но мы там появиться уже не сможем…

- Как вы оцениваете теперь – не была ли смерть мужа напрасной?

– Это был его выбор – он не хотел России на Донбассе. Хотел, чтобы его сын был свободным в высказываниях, взглядах. Он никак не мог поступить по-другому. Не смею судить “Федора”. И никому не разрешаю его судить. Тот самый видеоклип, от которого коробит вдов и раненых: По моему мнению, власть в стране не особо изменилась. Прошел год, а я не вижу вокруг себя изменений – не то что в Донецке, а и в Днепропетровской области, где я сейчас живу – они незаметны. С нас в школе не берут в фонд класса и школы, так как мы переселенцы, а учебники мы покупали сами. Спасают нас волонтеры – обувь дали, одежду, карандаши и краски. Я бы ничего не смогла этого купить. Деньги, которые нам выделили из батальона, уже закончились, а я сейчас не могу найти работу. Живем с детьми и мамой “Федора”. Наши доходы состоят из бабушкиной пенсии и пенсии старшего ребенка. Он инвалид, но ищет работу. Его “Федор” воспитывал с 10 лет. Фактически заменил отца. Он взрослый, но плачет, когда слышит о “Федоре”. А младший сын говорит: “Давай папе позвоним или пошлем смс?”. Хотя был у папы на кладбище… СМС-ки “Федору” мы иногда посылаем.

patrioty.org.ua